Волчий клад [= Дело о лесной царице ] - Наталия Кузнецова

— Вы видели? — с неописуемым восторгом Лешка оглянулась на друзей. — Говорят, что волки злые, а выходит, что все не так! Она как собака.

Держась на всякий случай поодаль, Ромка пожал плечами, но возражать не стал. Факт, как говорится, был налицо. Но сейчас его волновало не это.

— Все думаю и никак не могу понять, откуда эта волчица взялась на той поляне. Люди, понятное дело, клад искали, а она как туда попала? Надо поскорее разузнать, что за всем этим кроется.

— Надо, — продолжая гладить зверя, отозвалась сестра.

— Тогда вставай, нечего прохлаждаться. Пора искать того мужика. Кстати, мой знакомый дед сказал, что зовут его Дмитрием Геннадиевичем.

— По прозвищу Седой, — усмехнулся Артем.

— Да-да, именно так и будем его называть. А остановился он у какой-то Прасковьи Ивановны. Темка, ты случайно не знаешь, где живет эта Прасковья Ивановна?

Артем покачал головой:

— Откуда?

— Тогда спроси у своей тетки, может, она знает.

Прасковья Ивановна, или бабушка Паша, как назвала ее Нина Сергеевна, жила на Ольховой улице, всего за три квартала от дачи Артема.

Ромка прихватил с собой бинокль и фотографию руки с часами, чтобы сравнить их с оригиналом. Лешка перед уходом еще раз заглянула в сарай, и друзья отправились на дело.

Ольховая улица отличалась от всех других медовских улиц своими высокими фруктовыми деревьями, которые росли между дорогой и тротуаром, образуя узкий зеленый бульвар-коридор. Поскольку его венчал тупик, чужие машины здесь не ездили, заезжали лишь те, что принадлежали жителям здешних домов.

Рядом с аккуратным деревянным домиком бабушки Паши сбоку от калитки стояла широкая, сбитая из досок скамейка. На ней седой мужчина и дочерна загорелый кареглазый мальчишка лет семи или восьми играли в шахматы.

Подозреваемый имел вид заправского туриста, причем не нашего, а заграничного. На нем было светлое кепи, в тон ему такие же светлые шорты и серая футболка с каким-то длинным текстом.

Сильно загорелое, с правильными чертами лицо Седого казалось вырубленным из какого-то твердого материала, и тот, кто его рубил, постарался на славу, спрямив нос, высоко подняв скулы, сделав четкими губы. Правда, над левой бровью мужчины выделялся небольшой шрам, но он его нисколько не портил. Несмотря на почти белый цвет волос и глубокие морщины, Седой был далеко не старым человеком. Особенно молодо выглядели его глаза, неожиданно голубые и светлые, как озерки в лесу.

Все это Ромка увидел в свой бинокль из-за толстого грушевого дерева. Теперь он старался разглядеть часы подозреваемого. Тут как раз Седой взял правой рукой шахматную фигуру, но часов на ней не было. А левую руку мужчина держал на колене, и в поле Ромкиного зрения она не попадала. Ждать пришлось минут пятнадцать, прежде чем Седой сменил позу. Он поставил левую руку локтем на колено и уперся в нее кулаком, размышляя над следующим ходом. Часов не оказалось и там.

— Должно быть, он оставил их дома, — отведя окуляры от глаз, сказал Ромка. — Ну ничего, это нетрудно выяснить. Заодно узнаем, был ли он вообще вчера и сегодня в лесу, а то, может, парень тот другого какого седого встретил.

Катька подобрала с земли маленькую недозрелую грушу, надкусила ее, бросила и поинтересовалась:

— И как мы будем это узнавать?

— Очень просто. Дождемся, пока они доиграют, и расспросим пацана.

Шахматная баталия длилась долго, Лешка вся извелась, ожидая конца. Она успела сбегать домой, убедиться, что ее подопечная снова спит, и вернуться обратно, а игра все продолжалась. И только когда на землю спустились сумерки, последняя партия наконец завершилась. Старший партнер ушел в дом, а младший остался собирать фигуры.

— Эй, поди сюда, — громким шепотом позвал Ромка мальчишку. А когда тот подбежал, стукнул себя кулаком в грудь: — Я — Рома. А тебя как зовут?

— Меня-то? Игорьком. А вы кто?

— Это — моя сестра Лешка, это — Катька, — начал представлять своих спутников Ромка, но мальчишка его перебил и, расширив глаза, спросил со страхом и изумлением: — Это не у вас волк завелся?

— Тетка Анфиска не дремлет, — шепнула Катьке Лешка, а Ромка горделиво кивнул:

— У нас. И если будешь с нами дружить, мы тебе его, так и быть, покажем. А кто с нами знаться не захочет, на того мы его натравим. Потому и завели.

— Не пугай ребенка, — толкнул его Артем.

— А я и не пугаю, он-то с нами дружить хочет, чего ему бояться. Игорек, ты ведь будешь со мной дружить, правда?

Мальчишка не отводил от Ромки восхищенных глаз:

— Буду. А что мы с тобой будем делать?

— Ну, поговорим для начала, получше узнаем друг друга, а там видно будет. Обещаю, что со мной не соскучишься.

— Это уж точно, — хихикнула Катька.

Ромка метнул на нее выразительный взгляд и снова обратился к Игорьку:

— Ты с кем здесь живешь?

— С бабушкой.

— Вдвоем?

— Ну да, а мама с папой к нам по выходным приезжают.

— К нам тоже, — удрученно сказала Лешка, вспомнив о пятерых родителях, которые должны были появиться в Медовке в ближайшую субботу. К мамам и папам Артема и Ромки с Лешкой должен был присоединиться еще и Катькин отец, который в данный момент находился в Москве в командировке. Как все они прореагируют на волчицу? Хоть бы она успела поправиться до их приезда!

А ее брат продолжал расспрашивать Игорька:

— А с кем это, интересно, ты сейчас играл в шахматы?

— С Дмитрием Геннадиевичем. Он у нас живет, комнату снимает.

— И давно он у вас поселился?

— Не-а, до него у нас другие люди жили, Борька со своей мамой. Потом они уехали, комнату освободили, и он приехал.

— Борька? — Ромка сосредоточенно сморщил лоб. — Тощий такой, с Коляном бегал, да?

Игорек печально кивнул:

— И меня с собой брал.

— А теперь ты с кем играешь?

Мальчик погрустнел:

— Теперь ни с кем. Меня одного бабушка никуда не пускает, всегда только с кем-нибудь. Теперь Дмитрий Геннадиевич меня на пляж берет, но это редко бывает.

Разговор сам собой плавно перетекал в нужную фазу.

— А сегодня утром ты был на пляже?

— Нет, утром Дмитрий Геннадиевич в лес ходил.

— Пешком, что ли? У него что, машины нет?

— Нет, он к нам на электричке приехал.

— А вчера он тоже в лес ходил?

— И вчера тоже, — кивнул мальчишка.

— А зачем? — демонстрируя безразличие, Ромка сорвал с груши листик, размял пальцами и поднес к носу.